|
Формирование рыцарской идеологии
Рыцарство как феномен и явление определенного периода человеческой истории непременно необходимо рассматривать вкупе с той системой ценностей, норм, взглядов и идей, носителями которой были сами рыцари – передовой и влиятельнейший класс cредневековья. Рыцари при всей сопутствующей им романтике – при доспехах, герольдах, мечах, плюмажах и прекрасными дамах - обладали довольно четко выстроенной и организованной идеологией, – выше чем просто морально-этические нормы и принципы, которая выкристаллизовывалась на протяжении довольно длительного времени и являлась регулятором деятельности рыцарей практически во всех сферах общественно-политической жизни. Идеология рыцарства оказалась способна наложить весомый отпечаток на функционирование человеческой жизни в европейском cредневековье и в нашем времени, о примерах которых мы упомянем позже. Для того времени, а о рыцарской идеологии можно говорить уже с XI века, такая система норм и ценностей вносила совершенно новые социально-активные элементы в господствующие и организующие общественные отношения кутюмы (обычаи). Кутюмы были различны для дворян, горожан, духовных лиц и крестьян, они не знали писанных норм и правил и различались в разных странах. Начала свои рыцарская идеология обретает в непреложной и известной до сих пор символике – меч, конь и сопутствующие этим фетишам воинская доблесть, храбрость и честь. Значимость оружия, главным образом меча, среди германских народов, ставших основой центральноевропейских государств, отражена в древних юридических установлениях. Оружие стоит в центре всех основных моментов жизни юноши-воина. Оно передается ему как дар, когда он достигает совершеннолетия. Коль скоро юноша-воин в состоянии владеть оружием, то оно может считаться свидетельством его свободного состояния. Оружие – символ, которым обмениваются жених и невеста при вступлении в брак. И еще: оружие – часть ритуала присяги, священный знак – меч, вогнанный в землю по самую рукоять. Присяга, приносимая на оружии, засвидетельствована в еще в германском эпосе, "Эдде". До какой степени оружие выражает, вернее сказать, символизирует мужское начало, видно из законов алеманнов: представители обоего пола присягают на том, что им более всего дорого. Мужчины клянутся во имя войны, женщины – во имя материнства. Женщина клянется "грудью своей", он – "оружием своим". Особый вид присяги на оружии знаменует у северных народов вступление в военную свиту вождя. Произошедшая христианизация германских народов и освящение происходило довольно функционально и последующее освящение оружия смогло оправдать в глазах новоиспеченных христиан сакральное использование инструмента войны. Буквальное, или примитивно материалистическое прочтение Священного Писания подкрепляло практику применения оружия, включив его в новую систему ценностей. Меч – символ силы, справедливости, отмщения. Иисус говорил, что "не мир, но меч принес он на землю". "У кого нет меча, пусть продаст плащ свой и купит меч." Святой Павел призывал взять в руки меч господень, то есть слово господне. В "Откровении Иоанна" сказано об обоюдоостром мече, исходящем из уст восседающего на белом коне и ведущего за собой рать ангельскую. Литургическое освящение сменило древний магический ритуал. Вместо рун присутствовали надписи, в том числе и религиозного содержания. Не исключено, что справедливо мнение, будто при принесении присяги в христианскую эпоху главное значение имел не клинок меча, а рукоять. Действительно, в средние века рукоять меча все чаще использовалась в качестве хранилища реликвий. Приобретение рукоятью крестообразной формы могло привести при совершении ритуального акта к "исчезновению" функциональной значимости меча как орудия войны. Он становился символом, священным предметом. Вделанные в рукоять святыни, по пониманию рыцарей, увеличивали силу оружия, обеспечивая неуязвимость своего хозяина наподобие волшебных мечей германского эпоса, тех самых, которые пели и жаждали кровопролития. В рукоять своего меча-спаты Дюрандаль Роланд вделал cосуд с кровью св. Василия, нетленный зуб св. Петра, власы Дионисия, божьего человека, обрывок ризы Девы Марии. В рукояти другого меча – гвоздь из распятия. Воин, присягнувший на подобной святыне и нарушивший данное слово, был уже не просто клятвопреступником. Он совершал святотатство. Роланд умирает, но, готовясь переступить порог между жизнью и смертью, даже и не помышляет о прекрасной Альде, вскоре угасшей от горя и любви к своему суженому. Не восхитительные переливы ее златых локонов возникают перед угасающим взором рыцаря: он видит стальной блеск клинка своей боевой подруги. Даже умирая, Роланд все-таки успевает закрыть своим телом возлюбленный меч. Христианский рыцарь поступил так, как поступали все воины, чьи бренные останки покоятся в торжественной тишине франкских, алеманнских и лангобардских погребений. Исконный друг и товарищ рыцарей, ужасное орудие войны, конь был средством общения и некой сакральной связи с древним германским миром покойных предков. В древности, особенно греко-римской, лошадь не относилась к рабочему скоту. Будучи достоянием господствующего класса, лошадь служила целям войны, охоты, священных состязаний. В «Илиаде» это подчеркивается эпитетами hippeus (конный), hippota (конелюбивый) великих героев. Конь и колесница героя сжигаются на погребальном костре, фракийских и кельтских воинов тоже хоронят с конем и колесницей. Жертвенные кони должны служить своему хозяину в царстве мертвых. Бог Аид, владыка этого царства, именуется «славным своими конями». В галльской богине Эпоне, покровительнице лошадей и конюшен, галлы видели олицетворение целой группы верований, для которых характерна героизация коня и представления об путешествии мертвеца, направляющегося к своему последнему пристанищу. Валькирии скачут на белоснежных лошадях. Конь пылает в погребальном костре благородного германца. Потом, когда на смену кремации приходит предание тела земле, конь опускается в могилу германских королей. Если нет коня, его заменяет сбруя либо изображение, например фибула, очень похожая на ожерелья, распространенные в так называемой культуре степи. Как и во времена Тацита, владеть конем означало принадлежать к более высокому социальному рангу. Княжеский конь, следуя за своим хозяином, становится его товарищем. С ним он делит радость вечного сражения и вечного пиршества. Умерших от болезней или от старости ждал тоскливый Хельхейм, где не слышно звуков песен, не пенится веселое пиво, не звенит оружие. К рыцарским качествам относятся отнюдь не только любовь к оружию и коню. Прежде всего речь идет об отваге и доблести. Их подкрепляет какая-то чуть ли не безумная, сомнамбулическая воля. Сочетание отваги и мудрости, первоначально столь далеко отстоящих друг от друга (во всяком случае, психологически они противоположны), было положено в основание идеала рыцарской "меры". Наряду с инстинктивной, но отполированной впоследствии до блеска и усмиренной свирепостью, в средневековом рыцаре заметен комплекс характерных черт – его чувство корпоративной общности, понимание дружбы, уважение к совместному владению общим достоянием, желание разделять общую участь своей группы. Основы такого сочетания следует искать опять таки в германских корнях средневековых рыцарей. Будучи глубоко солидаристской, с пережиточным отношением к обществу как семье, германская воинская община моделировала себя по семейному образцу, создавая "искусственные" родственные и братские связи. Наряду с семьей, исходящей из единого для ее членов материнского лона, возникала семья, которая создана войной и для войны. Общность крови в ней была дана не рождением, а ритуалом смешения крови. В этом свете яснее, чем прежде, предстает перед нами глубинный смысл германских законов, предписывающих женщине клятву "грудью своей", мужчине – "оружием своим". В период нашествий родился новый, особый тип воина. На протяжении раннего средневековья его социальные, юридические и военные черты становились все более определенно выраженными. Постепенно он приобрел такие этико-социологические характеристики, которые и по сей день остаются важными для европейской культуры. Появился подлинный рыцарь. Христианская церковь торжественно благословила оружие, священным ореолом окружила воина. Блаженный Августин утверждал, что война и ратный труд священны, а молитва – военное действие. Разумеется, согласно Августину, конечная цель всякого "воинствования" – это мир: "Мира не ищут для того, чтобы творить войну, но творят войну для того, чтобы добиться мира". Так Августин определял подлинную миссию христианского воина – поиск мира и наряду с ним справедливости, без которой никакой истинный мир вообще немыслим. Воин-христианин должен стремиться к подлинному миру, бороться за него с оружием в руках, так как главное его предназначение – восстановление попранной справедливости. Средневековое рыцарство на протяжении всей своей истории, особенно в ключевые столетия – XI-XII, несет на себе печать стремления к идеалу – "воину христову" –и одновременно подвергается испытанию соблазнами мирской славы и мирского великолепия. Отсюда противоречивость рыцарства и причина его духовного упадка на закате средневековья. В бурные годы нашествий викингов и сарацин подходит к концу действие древнего германского принципа, по которому каждый свободный человек имеет право носить оружие. Только тот, кто располагает имуществом и в состоянии позаботиться самостоятельно о своей вооруженной защите и, таким образом, внести непосредственный вклад в оборону общества, может всерьез называть себя свободным человеком. В представлении франкской аристократии зависимое состояние отождествлялось с трусостью и подлостью. Всякий безоружный считался трусом. Неважно, что отсутствие у того или иного человека оружия было вызвано социально-экономическими причинами, а отнюдь не его моральными или физическими качествами. Человек без оружия – зависимый раб. сформировался некий кодекс "классовых" ценностей, хотя в данном случае речь идет о классах не столько в социальном, сколько в юридическом смысле, об их образе жизни. Тем временем продолжалось возвышение как тех, кто был достаточно богат, чтобы вооружиться, так и тех, кто вопреки своему зависимому или, во всяком случае, весьма низкому социальному положению получал от своих господ необходимые для приобретения оружия средства благодаря каким-то своим личным достоинствам – физической силе либо особым талантам, раскрывшимся при благоприятном стечении обстоятельств. Возвышались также члены господской свиты, входившие в состав комитата или отряда телохранителей сеньора. Они привнесли в феодальную и рыцарскую эпоху дух германской военной дружины. Изменения тактико-стратегической обстановки на Западе в связи с распространением лобовой атаки и необходимость сочетать утяжеление веса вооружения с маневренностью конницы привели к тому, что вооружиться – это прежде всего значило добыть себе боевого коня и обеспечить его содержание. По этой причине потерять благосклонность господина или имущество означало для воина деградировать до уровня безоружного крестьянина. В то же время способные и удачливые крестьяне могли рассчитывать на возвышение до ранга воина. В отличие от древнегерманского деления общества на свободных и рабов феодальное деление на воинов и крестьян обеспечило на рубеже XI-XII вв. усиление социальной мобильности, санкционировав при этом превосходство узкого слоя военных над остальной массой крестьянства. Церковь в Х-XII вв. установила специальные каноны для регулирования деятельности класса воинов, поскольку их воинственность грозила ей самой: были случаи захватов церковных земель рыцарями – потомками тех, кто подарил церкви эти земли. Обоснование церковных иерархов, что в ношении оружия нет ничего дурного, наложение ответственности на королей за поддержание мира, объявлялось угодной Богу общественной иерархией. Она подразумевала существование трех сословий: люди земледелия, молитвы и войны. Идеологические направления церковной политики сближались и сошлись в одной точке – на уровне рыцарства. В основе своей они были связаны с защитой слабых: бедных, женщин и сирот. Эти обязанности перечислялись епископами королям во время коронаций на особом моменте посвящения – когда епископ передавал монарху меч, символ власти в своем королевстве. Меч стал символом такой идеологии: он означал миссию правосудия, защиты христианства, хранителя гражданского мира. Произошедшее ослабление королевской власти принудило перенести воздействие идеологических установлений на князей, а затем и на мелких властителей – рыцарей, которые были способны разорять земли и вести войну. Им было обозначено значительное место в идиллической симфонии устройства мира – люди войны. Война – для воинов! Им были установлены правила – грабить и воровать нельзя, а добыть в честном бою – можно, безоружных убивать нельзя – а церковники в те времена как раз подпадали под категорию безоружных, крестьян и женщин, не умеющих обращаться с настоящим оружием, тоже нельзя убивать. Рыцарская идея норовила внедриться даже в сферу метафизического. Бранный подвиг архангела Михаила прославляется как «деяние воинской и рыцарской доблести». Понятие рыцарства образовывало для воинов совокупность общих идей, с помощью которых они объясняли себе все, что касалось политики и истории. Говоря о системе рыцарских идей как о благородной игре по правилам чести и в согласии с требованиями добродетели, возможно определить связь между рыцарством и эволюцией международного права. Хотя истоки последнего лежат в античности и в каноническом праве, рыцарство было тем ферментом, который способствовал развитию законов ведения войн. Понятие международного права было предварено и подготовлено рыцарским идеалом прекрасной жизни согласно требованиям закона и чести. Мир, управляемый рыцарством, сколь поверхностным и ошибочным он бы ни был, яснее всего отвечал мирскому духу cредневековья в области идей политических. Традиции рыцарства действительно повлияли на ход политических событий. Битва при Пуатье была проиграна Иоaнном Добрым вследствие опрометчивости и рыцарского упрямства, проявленных им в сравнении с тактикой уступающего по численности английского войска. После бегства своего сына, который был взят в заложники, король, верный требованиям чести, отправился в Англию, подвергнув свою страну всем опасностям смены правления. Отделение Бургундии, какие бы политические расчеты ни стояли за этим, было в первую очередь продиктовано рыцарскими мотивами, перед лицом которых государственные соображения сводились к нулю, – таково было вознаграждение юного Филиппа за отвагу, выказанную им в битве при Пуатье. Ричард II Английский предлагал вместе со своими дядьями, герцогами Ланкастером, Йорком и Глостером, с одной стороны, сразиться с королем Франции Карлом VI и его дядьями, герцогами Анжуйским, Бургундским и Беррийским, с другой. Генрих V Английский послал вызов дофину перед началом битвы при Азенкуре. За несколько дней до битвы при Азенкуре король Англии, продвигаясь навстречу французской армии, в вечернее время миновал по ошибке деревню, которую его квартирьеры определили ему для ночлега. У него было время вернуться, он так бы и сделал, если бы при этом не были затронуты вопросы чести. Король, "как тот, кто более всего соблюдал церемонии достохвальной чести", как раз только что издал ордонанс, согласно которому рыцари, отправляющиеся на разведку, должны были снимать свои доспехи, ибо честь не позволяла рыцарю двигаться вспять, если он был в боевом снаряжении. Так что, будучи облачен в свои боевые доспехи, король уже не мог вернуться в означенную деревню. Он провел ночь там, где она застала его, распорядившись лишь выдвинуть караулы и невзирая на опасность, с которой он мог бы столкнуться. Основное значение рыцарской идеологии на развитие цивилизации должно рассматриваться с признанием главенствующей роли рыцарства в вопросах чести и гордости, усваивающих черты высокой этической ценности, рыцарское высокомерие, готовящее путь милосердию и праву. Как писал Тэн, "в людях среднего и низшего состояния главенствующий мотив поведения – собственные интересы. У аристократии главная движущая сила – гордость. Но среди глубоких человеческих чувств нет более подходящего для превращения в честность, патриотизм и совесть, ибо гордый человек нуждается в самоуважении, и, чтобы его обрести, он старается его заслужить". Вот отрывок, в котором идеология меча, верности и отваги нашла простое выражение: "На войне любишь так крепко. Если видишь добрую схватку и повсюду льется родная кровь, сможешь ли ты удержаться от слез! Сладостным чувством самоотверженности и жалости наполняется сердце, когда видишь друга, доблестно подставившего оружию свое тело, дабы свершить и исполнить заповеди Создателя. И ты готов пойти с ним на смерть - или остаться жить и из любви к нему не покидать его никогда. И ведомо тебе такое чувство восторга, какое сего не познавший передать не может никакими словами. И вы полагаете, что так поступающий боится смерти? Нисколько; ведь обретает он такую силу и окрыленность, что более не ведает, где он находится. Поистине, тогда он не знает страха". автор: Pash, 31 авг. 2001 |